Неточные совпадения
— Ничего,
папа, — отвечала Долли, понимая, что речь
идет о муже. — Всё ездит, я его почти не вижу, — не могла она не прибавить с насмешливою улыбкой.
— Да он так, ничего, как все, — несколько сконфуженно оглядываясь на Сергея Ивановича, отвечала Кити. — Так я
пошлю за ним. А у нас
папа гостит. Он недавно из-за границы приехал.
— Вот как! — проговорил князь. — Так и мне собираться? Слушаю-с, — обратился он к жене садясь. — А ты вот что, Катя, — прибавил он к меньшой дочери, — ты когда-нибудь, в один прекрасный день, проснись и скажи себе: да ведь я совсем здорова и весела, и
пойдем с
папа опять рано утром по морозцу гулять. А?
— Ну, ступайте теперь к
папа, дети, да скажите ему, чтобы он непременно ко мне зашел, прежде чем
пойдет на гумно.
Рыженькая лошадка, на которой ехал
папа,
шла легкой, игривой ходой, изредка опуская голову к груди, вытягивая поводья и смахивая густым хвостом оводов и мух, которые жадно лепились на нее.
— Ну, из этих-то денег ты и
пошлешь десять тысяч в Совет за Петровское. Теперь деньги, которые находятся в конторе, — продолжал
папа (Яков смешал прежние двенадцать тысяч и кинул двадцать одну тысячу), — ты принесешь мне и нынешним же числом покажешь в расходе. (Яков смешал счеты и перевернул их, показывая, должно быть, этим, что и деньги двадцать одна тысяча пропадут так же.) Этот же конверт с деньгами ты передашь от меня по адресу.
Однако несчастия никакого не случилось; через час времени меня разбудил тот же скрип сапогов. Карл Иваныч, утирая платком слезы, которые я заметил на его щеках, вышел из двери и, бормоча что-то себе под нос,
пошел на верх. Вслед за ним вышел
папа и вошел в гостиную.
Музыка, считанье и грозные взгляды опять начались, а мы
пошли к
папа. Пройдя комнату, удержавшую еще от времен дедушки название официантской, мы вошли в кабинет.
Сказав с Карлом Иванычем еще несколько слов о понижении барометра и приказав Якову не кормить собак, с тем чтобы на прощанье выехать после обеда послушать молодых гончих,
папа, против моего ожидания,
послал нас учиться, утешив, однако, обещанием взять на охоту.
Из них только один, в каракулевой шапке, прятал бородатое лицо в поднятом воротнике мехового пальто, трое — видимо, рабочие, а пятый — пожилой человек, бритый, седоусый,
шел сдвинув мохнатую
папаху на затылок, открыв высокий лоб, тыкая в снег суковатой палкой.
Самгин
пошел к паровозу, — его обгоняли пассажиры, пробежало человек пять веселых солдат; в центре толпы у паровоза стоял высокий жандарм в очках и двое солдат с винтовками, — с тендера наклонился к ним машинист в
папахе. Говорили тихо, и хотя слова звучали отчетливо, но Самгин почувствовал, что все чего-то боятся.
Клим Самгин замедлил шаг, оглянулся, желая видеть лицо человека, сказавшего за его спиною нужное слово; вплоть к нему
шли двое: коренастый, плохо одетый старик с окладистой бородой и угрюмым взглядом воспаленных глаз и человек лет тридцати, небритый, черноусый, с большим носом и веселыми глазами, тоже бедно одетый, в замазанном, черном полушубке, в сибирской
папахе.
— Наутро, — продолжала Софья со вздохом, — я ждала, пока позовут меня к maman, но меня долго не звали. Наконец за мной пришла ma tante, Надежда Васильевна, и сухо сказала, чтобы я
шла к maman. У меня сердце сильно билось, и я сначала даже не разглядела, что было и кто был у maman в комнате. Там было темно, портьеры и шторы спущены, maman казалась утомлена; подло нее сидели тетушка, mon oncle, prince Serge, и
папа…
— Вот для того, чтобы показать им всем их глупость, я никогда не
пойду замуж,
папа.
— «
Папа, говорит, я разбогатею, я в офицеры
пойду и всех разобью, меня царь наградит, я приеду, и тогда никто не посмеет…» Потом помолчал да и говорит — губенки-то у него всё по-прежнему вздрагивают: «
Папа, говорит, какой это нехороший город наш,
папа!» — «Да, говорю, Илюшечка, не очень-таки хорош наш город».
Он сорвался с места и, отворив дверь, быстро прошел в комнату. Перезвон бросился за ним. Доктор постоял было еще секунд пять как бы в столбняке, смотря на Алешу, потом вдруг плюнул и быстро
пошел к карете, громко повторяя: «Этта, этта, этта, я не знаю, что этта!» Штабс-капитан бросился его подсаживать. Алеша прошел в комнату вслед за Колей. Тот стоял уже у постельки Илюши. Илюша держал его за руку и звал
папу. Чрез минуту воротился и штабс-капитан.
— Ах, плох, плох! Я думаю, у него чахотка. Он весь в памяти, только так дышит-дышит, нехорошо он дышит. Намедни попросил, чтоб его поводили, обули его в сапожки,
пошел было, да и валится. «Ах, говорит, я говорил тебе,
папа, что у меня дурные сапожки, прежние, в них и прежде было неловко ходить». Это он думал, что он от сапожек с ног валится, а он просто от слабости. Недели не проживет. Герценштубе ездит. Теперь они опять богаты, у них много денег.
— Думай себе что хочешь, — сказал Данило, — думаю и я себе.
Слава богу, ни в одном еще бесчестном деле не был; всегда стоял за веру православную и отчизну, — не так, как иные бродяги таскаются бог знает где, когда православные бьются насмерть, а после нагрянут убирать не ими засеянное жито. На униатов [Униаты — принявшие унию, то есть объединение православной церкви с католической под властью римского
папы.] даже не похожи: не заглянут в Божию церковь. Таких бы нужно допросить порядком, где они таскаются.
— Если б это было нужно,
папа, то отчего же не
пойти за правое дело?
В 768 году Амвросий Оперт, монах бенедиктинский,
посылая толкование свое на Апокалипсис к
папе Стефану III и прося дозволения о продолжении своего труда и о издании его в свет, говорит, что он первый из писателей просит такового дозволения.
Христианское общество вначале было смиренно, кротко, скрывалося в пустынях и вертепах, потом усилилось, вознесло главу, устранилось своего пути, вдалося суеверию; в исступлении
шло стезею, народам обыкновенною; воздвигло начальника, расширило его власть, и
папа стал всесильный из царей.
Папа захватил землю, земной престол и взял меч; с тех пор всё так и
идет, только к мечу прибавили ложь, пронырство, обман, фанатизм, суеверие, злодейство, играли самыми святыми, правдивыми, простодушными, пламенными чувствами народа, всё, всё променяли за деньги, за низкую земную власть.
В Егоре девочка узнала кержака: и по покрою кафтана, и по волосам, гладко подстриженным до бровей, от одного уха до другого, и по особому складу всего лица, — такое сердитое и скуластое лицо, с узкими темными глазками и окладистою бородой, скатавшиеся пряди которой были запрятаны под ворот рубахи из домашней пестрядины. Наверное, этот кержак ждет, когда проснется
папа, а
папа только напьется чаю и сейчас
пойдет в завод.
—
Папа теперь дома, — отвечала Лиза, и разговор несколько времени
шел в этом тоне.
— Хорошо,
папа, сейчас
пойду. Вы только не беспокойтесь.
— Что ж толковать? Больного разве нельзя навестить? Больных все навещают. Я же была у него с
папой, отчего же мне теперь не
пойти с тобою?
— Ну, так чего же ты мне об этом говоришь?
Папа в Зининой комнате, —
иди и доложи.
— Я ему говорю: «
Иди, негодяй, и заяви директору, чтобы этого больше не было, иначе
папа на вас на всех донесет начальнику края». Что же вы думаете? Приходит и поверит: «Я тебе больше не сын, — ищи себе другого сына». Аргумент! Ну, и всыпал же я ему по первое число! Ого-го! Теперь со мной разговаривать не хочет. Ну, я ему еще покажу!
Когда
папа пришел из флигеля и мы вместе с ним
пошли к бабушке, в комнате ее уже сидела Мими около окна и с каким-то таинственно официальным выражением грозно смотрела мимо двери. В руке ее находилось что-то завернутое в несколько бумажек. Я догадался, что это была дробь и что бабушке уже все известно.
«Но зачем дальше скрывать эту тайну, когда я сам уже успел проникнуть ее? — говорю я сам себе, — завтра же
пойду к
папа и скажу ему: „
Папа! напрасно ты от меня скрываешь тайну моего рождения; я знаю ее“.
—
Папа, и я
пойду с вами, — сказала, картавя, княжна.
Авдотья Васильевна жертвовала собой и, иногда больная, под конец зимы даже беременная, считала своей обязанностью, в серой блузе, с нечесаной головой, хоть в четыре или пять часов утра, раскачиваясь,
идти навстречу
папа, когда он, иногда усталый, проигравшийся, пристыженный, после восьмого штрафа, возвращался из клуба.
Первый прошел исповедоваться
папа. Он очень долго пробыл в бабушкиной комнате, и во все это время мы все в диванной молчали или шепотом переговаривались о том, кто
пойдет прежде. Наконец опять из двери послышался голос монаха, читавшего молитву, и шаги
папа. Дверь скрипнула, и он вышел оттуда, по своей привычке, покашливая, подергивая плечом и не глядя ни на кого из нас.
В передней я столкнулся с
папа, который мелкими, скорыми шажками
шел садиться в экипаж.
Я надел свою шикарную черкеску с малиновым бешметом, Георгия, общеармейские поручичьи погоны и шашку. Для устрашения подклеил усы, загнул их кольцом, надвинул на затылок
папаху и
пошел в буфет, откуда далеко доносился шум.
Маленький генерал в теплом черном сюртуке и
папахе с большим белым курпеем подъехал на своем иноходце к роте Бутлера и приказал ему
идти вправо против спускавшейся конницы.
Впереди пятой роты
шел, в черном сюртуке, в
папахе и с шашкой через плечо, недавно перешедший из гвардии высокий красивый офицер Бутлер, испытывая бодрое чувство радости жизни и вместе с тем опасности смерти и желания деятельности и сознания причастности к огромному, управляемому одной волей целому.
По обеим же сторонам колонны непрерывной цепью, спускаясь и поднимаясь по балкам,
шли егеря в высоких сапогах, полушубках и
папахах, с ружьями на плечах и патронами на перевязи.
Так это было с первых времен и так это
шло, постоянно усиливаясь, логически дойдя в наше время до догматов пресуществления и непогрешимости
папы или епископов, или писаний, т. е. до совершенно непонятного, дошедшего до бессмыслицы и до требований слепой веры не богу, не Христу, не учению даже, а лицу, как в католичестве, или лицам, как в православии, или — веры книжке, как в протестантстве.
— Надо ужинать
идти,
папа будет ворчать, если опоздаю.
— А
папа — несчастный, он не верит в это и смеялся, оттого мамочка и умерла, конечно! Мне надо
идти к нему, я опоздала уже… Милый, — просила она, ласково заглядывая в глаза ему, — я приду завтра после обеда сейчас же, вы прочитаете всё, до конца?
И пока в гостиной
шли либеральные разговоры,
папа Волшебнов хлопотал около закуски и, залучив под шумок чиновника особых поручений Веретьева, выкушивал с ним по «предварительной».
Уж было темно, когда Лукашка вышел на улицу. Осенняя ночь была свежа и безветрена. Полный золотой месяц выплывал из-за черных раин, поднимавшихся на одной стороне площади. Из труб избушек
шел дым и, сливаясь с туманом, стлался над станицею. В окнах кое-где светились огни. Запах кизяка, чапры и тумана был разлит в воздухе. Говор, смех, песни и щелканье семечек звучали так же смешанно, но отчетливее, чем днем. Белые платки и
папахи кучками виднелись в темноте около заборов и домов.
— Верьте мне, верьте, — говорила она умоляющим голосом, прижимая к себе то одну, то другую, — ваш
папа приедет сегодня, он прислал телеграмму. Жаль мамы, и мне жаль, сердце разрывается, но что же делать? Ведь не
пойдешь против бога!
— Посмотрите, в Москве никогда не играют так весело, — говорила она,
идя к нему навстречу. — Впрочем, ведь там нет таких больших дворов, бегать там негде. А
папа только что
пошел к вам, — добавила она, оглядываясь на детей.
— Без тебя тут до обеда приходила Юлия, — сказала она. — Как я поглядела, она не очень-то верит своему папаше. Пусть, говорит, вас лечит мой
папа, но вы все-таки потихоньку напишите святому старцу, чтобы он за вас помолился. Тут у них завелся старец какой-то. Юличка у меня зонтик свой забыла, ты ей
пошли завтра, — продолжала она, помолчав немного. — Нет, уж когда конец, то не помогут ни доктора, ни старцы.
Няня
пошла наверх в спальню и, взглянув на больную, сунула ей в руки зажженную восковую свечу. Саша в ужасе суетилась и умоляла, сама не зная кого, сходить за
папой, потом надела пальто и платок и выбежала на улицу. От прислуги она знала, что у отца есть еще другая жена и две девочки, с которыми он живет на Базарной. Она побежала влево от ворот, плача и боясь чужих людей, и скоро стала грузнуть в снегу и зябнуть.
Соня(стоя на коленях, оборачивается к отцу; нервно, сквозь слезы).Надо быть милосердным,
папа! Я и дядя Ваня так несчастны! (Сдерживая отчаяние.) Надо быть милосердным! Вспомни, когда ты был помоложе, дядя Ваня и бабушка по ночам переводили для тебя книги, переписывали твои бумаги… все ночи, все ночи! Я и дядя Ваня работали без отдыха, боялись потратить на себя копейку и всё
посылали тебе… Мы не ели даром хлеба! Я говорю не то, не то я говорю, но ты должен понять нас,
папа. Надо быть милосердным!
Соня.
Иди, дядя Ваня. (Берет Войницкого под руку.)
Пойдем.
Папа и ты должны помириться. Это необходимо.
Соня.
Папа, ты сам приказал
послать за доктором Астровым, а когда он приехал, ты отказываешься принять его. Это неделикатно. Только напрасно побеспокоили человека…